Миллионер

Окончание. Начало — здесь.

— Как дела, Миллионер? — спрашивали у него в 1995 и 1996-м, а он только носом шмыгал.

В те годы Емеля приспособился жить случайными заработками.

Никогда он не был тунеядцем или лентяем, как может кто-то подумать. Его давние планы строить дома своими руками — это ли не пример желания идти в светлое будущее при помощи ударного капиталистического труда?

От неминуемого, казалось бы, разорения семью Емели спасали не только сад, огород и несколько «прихватизированных» за забором соток под картошку. И даже не корова с молоком. На всём этом сыто и одето не проживёшь.

Выручило безработного Миллионера нашествие в сёла близ Тюмени дачников.

Кому-то сарай поднять, кому-то баньку построить, кому-то крышу перекрыть, кому-то пол перестелить, кому-то стекло вставить, кому-то печь сложить, а кому-то сруб на дом собрать — всё это Емеля умел и делал, частью сам, частью с помощниками из числа сохранившихся в деревне прозябающих мужичков.

Бывало, приходилось машину, увязшую в грязи, тяжко выволакивать: асфальта в селе не предусмотрели.

Случалось, Емеля и компания нанимали богатого хуторянина на тракторе с телегой и катили на болото: щипать мох, чтоб сруб дачнику ставить.

Весной и до глубокой осени находилась работа на делянах в лесу и на лесопилке, которую открыл близ хутора, глядя на изобилие окрест сосны, предприимчивый армянин. У армянина, думал Миллионер, стоя за циркуляркой, один был минус: в пьяном виде запрещал работать.

Приспособился стареющий Емельян зарабатывать и на грибах с ягодами. То земляники наберёт, то черники, то красноголовиков с обабками или груздей с рыжиками — и в Тюмень на автобусе.

В августе 2012-го я встретил его на деревенской остановке у тракта. Стоял он, покуривал, а у ног его — ёмкое пластиковое ведро из-под смеси «Sheetrock» и ведро обыкновенное пластиковое, литров на 7-8. Оба платочками женскими старыми выгоревшими укрыты.

— Грибы?

— Грибы.

В автобусе, попивая из пол-литровой банки крепкое пиво «Охота», Миллионер сообщил, что грибов тут у него на 1400 рублей.

— Обратно не возишь?

— Нет, грибы уходят. А вот с ягодами оно хуже. Ягоды — бабское дело. У мужика почему-то не берут. Не берут — и всё. — Он посмотрел на свой указательный палец с чёрным ногтем, сунул его в рот, пососал, вытер о рукав рубахи. — Ну, обратно ягоду эту притащишь, баба моя варенье сварит. Но чего таскать-то туда-сюда? И билеты на автобус денег стоят… А грибы — что… Я привычный, места знаю. — Он вскинул и прижал пивную банку к губам; острый кадык на его красной шее задвигался. — Когда надо на тыщу рубчиков набрать, я два круга делаю: большой и малый. Встаю в четыре утра, пару банок пивка с собой — и вперёд. Видишь, сейчас десять часов, а у меня уже бизнес пошёл.

— А возвращаешься когда?

— Как повезёт. Но не позднее семи вечера, последним рейсом. Будь здоров, земеля!

Получая деньги за грибы или труды праведные, пятую часть (он называл это: «налог») Емельян оставлял себе на пропой, остальное отдавал жене.

Однажды зимой довелось нашему герою выполнить необычное поручение.

Днём 31 декабря 2013 года один дачник, семейственно прибывший в деревню встретить Новый год, зазвал в свой домик Миллионера, обретавшегося поблизости, и обратился к нему с просьбой.

— Добудь-ка мне, Емеля, ёлку. Что за праздник без ёлки?

— Эк придумал! — сказал Емеля. — У тебя снегоход, что ли, есть?

— Снегохода нет, а ёлку хочу. И чтобы не ветки какие-то, а с макушкой.

— Эк, — снова сказал Емеля и почесал щетину на щеке.

Ёлки в деревне были — но тридцатилетние, высотою с городскую пятиэтажку. А до лесу не добраться — поле, сугробы по шею.

И тут вспомнил Емеля по ель на окраине — как раз у поворота к хутору, на въезде в деревню. На самом видном месте. У погорельцев. Никому она не нужна, эта ель. Она не с пятиэтажку высотою — с трёхэтажку.

Красивое дерево. Дети на него всё время показывают.

А на улице злой ветрюга. И минус двадцать градусов по Цельсию.

И красивая ёлка.

Ножовка нужна будет.

Емеля поскрёб другую щёку и потребовал у заказчика услуги стакан водки. Выпил.

— Ножовку дай, а то мне на хутор далеко по морозу тащиться, — выпалил, передохнув.

— Пожалуйста.

Добравшись по расчищенной хуторянином-трактористом за 400 рублей короткой деревенской улочке до края деревни, Емельян затолкал голую ножовку в правый валенок.

Под завывание метели, перекрестившись, но почему-то вспомнив не бога, а Горбачёва, он полез на ёлку.

Уже на середине вертикального пути руки Емельяна в перчатках «на рыбьем меху» онемели. Щёки выбеливал мороз, а в животе Емели поселился острый холодок: не свалиться бы. Чёрт дёрнул лезть на дерево в валенках. Но какой же это чёрт-то…

— Сволочь ты, а не дачник, — бормотал Емеля, держась руками за колючий ствол, опираясь ногами на две нетолстые ветки и отмеряя на глазок метра полтора от макушки. — Упаду ведь.

Ёлка качалась, ветер крепчал. Извернувшись, Емеля вытащил из валенка ножовку. Матерки на губах его замерзали. Холодно было так, что стыли, леденели глаза.

В Краснодаре надо жить, а не в Сибири. Абрикосы кушать, персики, бананы… Нет, бананы, кажется, в Африке растут.

Ветка под ногой Миллионера хрустнула.

За нею хрустнула и вторая, на которую он перевалил вес.

— Ни хера! — услышал Миллионер свой скрипучий голос.

Ноги его как-то по-обезьяньи обвились вокруг елового ствола. Ствол на ветру качался, и Емеля качался.

Из последних сил держась левой рукой за дерево, в несколько неверных движений Миллионер мазнул зубьями ножовки по стволу, подпилил еловый верх. Снег с наклонившихся ветвей бросило ему в глаза, а когда он открыл их, неба над головой словно стало больше. Это потому, понял спустя мгновенье Емеля, что еловая верхушка уже не заслоняет ему картину. Он швырнул вниз пилу, и, обнимая бесчувственными пальцами торчащие иголки, слез по стволу до ближайших веток покрепче и стал потихоньку пробираться к земле.

И вот он стоит в сугробе по колено, целый и невредимый.

Найдя пилу и вытащив из сугроба отпилок ёлки, Миллионер, увязая в снегу, стащил это всё на дорогу и принялся, встав спиною к ветру, растирать шарфом щёки, а потом руки. Тёр до тех пор, пока не стало больно — будто от ожогов.

— Всё, чувствую, — сказал он ветру.

Темнело.

Обратно к дачнику Емеля шагал по ветру — словно летел.

Дачник убрал ножовку, сказал спасибо, налил Емеле стакан водки и дал пятьсот рублей. В соседней комнатке слышалось веселье: телевизор, женский и мальчишечий голоса. Новый год, в общем. Домашний праздник.

Занюхав водку пахучей перчаткой, Емельян покрутил полученную бумажку в руках.

Сунул в карман ватных штанов.

Не сказал ничего. Вышёл из дому, вышел за калитку, услышал за собой лязг засова.

Идя на хутор, домой, Миллионер думал о том, что цена его жизни — 500 рублей и пара стаканов водки.

Странно, что раньше он об этом не думал.

Даже не думал, зачем живёт на свете белом.

Щеками, носом и бёдрами Миллионер чувствовал силу ветра — и старался идти боком.

Дачника он ни в чём не винил. Дачник ведь не представлял, куда посылает человека. Представлял бы — может, и не послал. Хотя кто его знает…

Городские — они не такие, как деревенские. Они много чего не замечают и не понимают. А иногда, оделяя сельчан пятисотрублёвками и наливая им стаканчик, они считают себя благодетелями народа русского.

Наверное, и Горбачёв, и Ельцин, и Чубайс, и нынешний Путин тоже себя считают благодетелями и спасителями.

Второй стакан водки ударил ему в голову. И Миллионеру стало всё равно, что они там считают.

Он минул изуродованную, поломанную ёлку без макушки.

На самом видном месте.

Это как лицо, что ли, деревни.

Когда-то в школе ему классная руководительница говорила: «Дневник — лицо ученика».

55-летнему Емельяну стало стыдно. Нет, не перед кем-то там… Перед собой. Он всю жизнь прожил в этой деревне. Он и умрёт здесь. И эта испорченная ёлка будет напоминать ему о…

Вынув замерзающие руки из карманов бушлата, он стащил перчатки и подсунул голые руки под бушлат, под свитер. Так и шёл, нелепо изогнувшись, как бы кланяясь заснеженной земле.

У него, жителя мёртвой деревни, плетущегося в сумерках домой, осталось только одно желание: отдав жене скомканную бумажку, напиться чаю с малиновым вареньем. А потом — жить.

Олег ЧУВАКИН.

Фото автора