Донбасс, южное направление. 2019 год.
День третий
Чувство одиночества следует за мной по пятам. Оно не вокруг пяток кружит, оно в душу забралось, в сердце. И в голову, конечно.
В многолюдных аэропортах мне хочется найти место, где никого нет рядом. Раньше искал с кем бы поболтать о том, о сем, за жизнь или просто так, анекдоты новые послушать. А то и в шахматы сразиться, чтобы время махом пролетело – со скоростью в 9 махов. Даже доску-коробочку с черно-белыми клетками по сторонам с собой всегда брал, фигурки – меньше ногтя на мизинце, в одной ладошке все 32 помещались.
Сейчас не ищу ни собеседников, ни партнеров. Глянешь, как все до одного уткнулись взглядом в экранчики смартфонов, и ни к кому подходить не хочется: пусть со своими друзьями и подружками общаются, наматывая их на пальчик в своих «коробочках».
Мне кажется порой, я понимаю, почему некоторые люди в мирное время упорно ищут место, где идет война. Это от одиночества. Или в поисках одиночества, если кого-то достали бесконечные проблемы в семье и на работе. Чувство одиночества приглушает страх. Не жалко, если всё закончится.
Глаза закроешь посреди чужого поля, и ты уже далеко-далеко. Там, где нет никаких вопросов, где кто-то родной и близкий давно тебя ждет. И больше не надо ничего решать, и никому ничего не должен. Свободен и спокоен. И, может быть, наконец-то счастлив.
Открываю глаза: свет от окна, картина с морем на стене, скатерть, свисающая со стола к спинке кровати. В комнате тепло: окно закрыто. Тишина, как-будто я частично уже в другом мире. Я – один, но что-то мне не сильно радостно.
Вчера ждал, всё думал, начинать варить мясо или не начинать, пора или еще рано. Простая такая проблема, а весь вечер прошел в поисках её решения. В полночь понял: мясо надо прятать в холодильник – некому будет бульончик хлебать.
Поэтому и проснулся так поздно, наверное, уже и «школьный автобус» ушел. Звуки улицы до меня не долетают.
Не, окно надо приоткрыть: жизнь продолжается, и я хочу слышать её звуки. Открываю, первое, что достигает ушей – воркование голубя. Л-м-р, л-м-р. Где он? На крыше домика, где живут снайперы. Рядом с голубем еще одна птица, видимо, его голубка. Та, которой он посвящает сегодня утренние песни. Голубь явно не склонен к одиночеству, особенно весной.
«Сталина» хозяин забрал с собой, поэтому план на день буду составлять самостоятельно. Коли Витю оставили на ночь, он до обеда, по-любому, не вернется. Что делать, сидеть опять у кастрюльки и ждать?
Пойду-ка я лучше в поселок и найду своих давних знакомых – двух местных пареньков, с которыми пересекался в 2017 году. Они, помню, старательно избегали участия в боевых действиях. Один пацифист, другой коммерсант, и оба с нетерпением ждали, когда война закончится.
Парни собирались открыть строительную фирму, мол, подпишут мир, надо будет заново дома строить, объекты соцкультбыта, сотни дач ремонтировать в дачных поселках, в одном Коминтерново после прошедших минометных обстрелов заказчиков будет – сотни. А у парней есть опыт, где только чего они не строили, шабашили повсюду от Минеральных вод до берегов Балтики.
Пацифист – великолепный сварщик, я сам видел его в работе. И пацифист он, кстати, настоящий: не ест мясо. Убийство, мол, оправдать ничем нельзя, даже голодом.
Коммерсант держал в поселке Безымянный бар-ресторан под названием «Ксюша», вот с «Ксюши» я и начну его поиски.
Иду по поселку, военные встречаются часто, но все до одного без оружия. С автоматами по улицам теперь не ходят. На месте «Ксюши» вижу большой магазин типа «Магнита», например, на улице Профсоюзной в Тюмени. Но не «Магнит», на вывеске единое общемировое глобальное название – «Продукты».
Значит, коммерсант, не дождавшись мирного строительного бума, продолжил делать ставку на жратву и, вроде, добился некоторых успехов.
Беседую с продавцами, где директор, как он, на месте? Какой директор? – они в ответ. Этот, высокий такой. Ах, этот. Он не директор. А кто он? Его вообще в поселке нет, продал «Ксюшу» и в Швецию уехал. Куда? – мне показалось, что я не расслышал. В Швецию.
И пацифист уехал вместе с ним. Сообщают родным, что устроились хорошо, и шлют фотки, где они отдыхают на красивых берегах каких-то северных озер. Тоже сосны, но без шашлыков.
С кем ни поговоришь, слышишь почти одно и то же: дочь уехала учиться, сын работу в другой стране нашел. Две соседки, живут рядом, но… У одной дочь в Донецке, у другой в Киеве. У одной сын в России работу нашел, у другой в Одессе. А сами что делаете? Весна, скоро на пляж приедут, комнаты готовим, как потеплеет, красить начнем. И картошку садить. В марте-апреле тут ее садят, это не Тюмень.
Понятно, что этот уголок мира больше теперь связан с Россией, но сказать, что его жители совсем забыли про Европу, я не могу. Нейтральную Швецию – это, наверное, только пацифист выбрал для труда и отдыха, но в более воинственных странах, таких, как Польша и Германия, уроженцев поселка Безымянный полным полно.
Есть в поселке улица Победы. Не главная, но магазин «Продукты» находится именно на ней. В общем, вы поняли ход моих мыслей.
Где-то часам к одиннадцати, хотя я был на другой улице, в моих ушах начала постукивать крышка от кастрюльки. Я в 2017 году описал этот звук, когда красноярский Сережа варил картошку, и подпрыгивание крышки ему напомнило, как он «подпрыгивал» во время разрывов снарядов «Града». Пора мне в штаб плитку включать и наполнять водой ту самую кастрюльку.
Вот закипает давным-давно оттаявшее мясо, крошу лучок, высыпаю из пакетика петрушку – горячий дух шевелит ноздри и что-то там еще, под ложечкой в руке и животе.
– Все дома? – слышу долгожданный голос в коридоре.
– Все! – кричу в ответ и говорю беззвучно сам себе: правильно я сделал, что не закрывал входные двери на замок, а то хозяину пришлось бы стучаться в собственную дверь.
Витя был по возвращении настолько деловит, что отказался от чая и не смотрел в кастрюльку. Мылся и стирал без перекура. Окно, разумеется, сразу нараспашку. Снизу, естественно, кто-то кричит: «Виктор Саныч, как дела?». Он в ответ: «Уволили». И опять – в ванную. Как говорится, без комментариев.
Я ничего не спрашиваю, я суп варю. Потом тарелки расставляю, хлеб нарезаю. Мы оба заняты, нам говорить некогда, хотя и есть, о чем.
Сначала – есть, затем – о чем.
Когда опустошили по огромной тарелке каждый, отвалились на спинки стульев, закурили, он сказал:
– Так, докладываю: я поздоровался с командующим корпусом, он мне руку не подал. Я взбесился, нервы никакие уже, и наговорил ему и начштаба больше, чем тебе. Начштаба приказал меня уволить. Ночь спал там, утром вернулся на «мерседесе».
– В смысле?
– Дали «мерседес» с водителем. И сейчас стоит здесь.
– На случай, если уезжать?
– Наверное.
– Спал где?
– В кабинете.
– В настоящем? – я слово кабинет понял, как подвал или камеру.
– В настоящем, с диваном. По коридору второй или третий от командующего.
– Курить давали? – про шнурки и ремень, которые забирают у всех арестованных, я решил не спрашивать. Ясно, что отнеслись к нему с уважением.
– Давали.
– Когда отъезд?
На этот вопрос Витя отвечать не стал. Сел к окну, положил руки на подоконник и сидел так не меньше часа, глядя на двор «Александрии», на улицу за двором, на море за улицей. Я пару раз сказал, что так простыть можно после ванной. Он не реагировал. И снимок мой, где он сидит у окна, это в тот самый час я сделал. Хотел отвлечь его, говорю, давай я тебя сфотографирую такого красивого и причесанного. Он буркнул: делай, но голову не повернул.
Причесали.
«Сталин» смог вывести его из состояния глубоких молчаливых раздумий:
– Дорогой товарищ, возьми, пожалуйста, трубку…
Он взял и впервые за два года ушел разговаривать в другую комнату, чтобы я не слышал его слов. А я и не прислушивался. Мне понятно было многое без слов.
Вечером, когда затих «Сталин», когда в окне чернела только темнота, он сказал мне:
– Давно надо было собраться и уехать.
И мы опять беседовали откровенно под чаёк.
– Всех не победишь, Витя, и все не дураки, – говорил я ему.
Это у него присказки такие были: «Мы всех победили», «Все кругом дураки, только мы славные ребята». Надо, конечно, было видеть, с какой самоиронией произносил он эти фразы. Так усмехался, что смысл фраз менялся на противоположный.
– Да я и сам давно хочу домой, – признался Витя, – Я же прилетал в декабре в Тюмень. Ты не знал? Прилетал. Саша Моторин знал, но больше я никому не говорил. Чистил дорожки от снега, внучкам подарки на Новый год покупал. Хотел к заму губернатора Наташе Шевчик зайти, позвонил, она: ты где, в Тюмени, заходи. Я пошел, но так к ней и не попал, не пустили эти, что кабинеты сторожат. У тебя как с ней отношения, нормальные?
– Напряженные. Никак.
– А у меня нормальные. Она раньше на дачу ко мне приезжала, спрашивала, чем помочь, что мне надо. Я отвечаю: ничего. Она к супруге, Светлана Анатольевна, чем вам помочь? Супруга: дорогу бы дачную от снега очистить. Очистили. Трактор носился у ворот, как гоночная машина.
– Прилетал, – продолжает Витя, – извини, что тебе не позвонил.
– Да ладно.
– У тебя репутация в тех кругах, как у бешеного пса. Супруга боится: опять напишешь чего-нибудь неприятного для Наташи. Не обижайся, я и сам жуткий человек.
Тут я улыбнулся: Витя и меня несколько раз называл жутким человеком.
Характеристика у него на некоторых людей такая. Про своих друзей из «Вымпела» он тоже говорит: «Жуткие люди. Даже если их убьют, они все равно успеют в тебя выстрелить». О своих друзьях спецназовцах в Афгане, с которыми в Пакистан ходил, тоже говорит: «Жуткие люди. Своих не бросают, у погибшего голову отрежут и в мешке с задания принесут, чтобы было что в цинк положить». Каждого, кого он уважает, называет «жутким». И себя тоже.
– Приедешь, звони на переулок Кольский, у меня встретимся, – предлагаю ему.
– Нет, ты должен увидеть моё озеро.
– Липовое? (так озеро в одном из дачных кооперативов по Велижанскому тракту называется)
– Да не липовое, а настоящее озеро на участке. Сам рыл. Экскаватор нанял, он мне озеро семь метров глубиной вырыл.
– А периметр берегов какой?
– Двадцать на тридцать метров.
– Каких же размеров у тебя участок?
– Гектар. Наташа Шевчик удивлялась, кто мне его сделал. Да никто не делал, спросил я у председателя, в какую сторону могу расширить? Он на рощу березовую показал – в ту нельзя. А в болото – сколько хочешь. Я и поставил забор в болото. Потом озеро создал и берега отсыпал. Не могу я без воды, мне берег и вода нужны.
Чем больше мы говорили «об озере», тем дальше уходили от темы войны. И я видел, с каким удовольствием он возвращается к воспоминаниям о “домашнем”:
– Дочь у меня стеснялась приглашать свою компанию к нам на дачу: парни из семей известных людей, а у нас всё простое, типа деревня. Дом из кругляка, печка. Строил, как хотел, а печку мне делал Бог.
– Бог?
– Мужик простой, но мастер высшего класса, специалист от Бога. Однажды дочь говорит, что позвала компанию к себе, ну, отдохнуть у меня на даче пару часиков. Приехали, машины у всех дорогие. Я потихоньку у парней выясняю, кто, где, кем, откуда такие машины. Информация такая: все отслужили в армии, что для меня, сам понимаешь, важно. У всех есть свой бизнес, все деньги зарабатывают, а не берут. Понятно, что родители помогают, но и сами не без рук и без головы.
Пиво с собой привезли, но безалкогольное. В озере купались, ныряли, прыгали – как малыши в пионерлагере. Один мне сетку приварил. Запросто так, услышал, что сетку железную надо закрепить. Давайте, Виктор Александрович, приварю. Умеешь? Умею, аппаратура есть? – спрашивает у меня. Есть. Маску надел и приварил. Я его спрашиваю, откуда специальность, ты же генеральный директор. А он: учусь у каждого, кого в фирму принимаю.
И вся эта компания попросила разрешить переночевать у нас на даче. У печки. Дочь гордиться нашей дачей стала.
– Дочь замужем?
– Замужем. Я в тот день смотрел на парней и спинным мозгом почувствовал: одни из них будет её мужем. И показал супруге – вот этот. Супруга не согласилась, не поверила, но вышло так, как мне спинной мозг подсказал. Он у меня никогда еще не ошибался.
– Хочу увидеть твое озеро, Витя. Летом, когда купаться можно. Ночевка не нужна. И пиво тоже. Есть у тебя собаки? Будет с кем перемолвиться бешеному псу?
Эх, про собак мне, наверное, лучше было не вспоминать. Витя опять замолк.
– Есть у меня собаки, – сказал он мне после длиннейшей паузы, – когда первый раз в отпуск приехал, три года дома не был, Кай – кличка такая у него, встал на задние лапы, передние положил мне на плечи, смотрел мне в лицо, из глаз у него слезы текли – так он соскучился, так он был рад.
В конце третьего дня я понимал, что Витя в душе уже настроился на отъезд домой. Не завтра и не послезавтра, но – скоро. Может быть, к лету. Самое важное – найти себе замену. Он в этих полях четыре года, никто лучше его не знает минную обстановку. Взять и уехать, не передав «толковому» офицеру свое взрывоопасное дело, начнется бардак, подрывы солдат на своих минах.
А если еще и Алик с Бухтой вслед за ним уедут? Они могут поступить так. Оба после ранения, оба имели право «уйти в отставку». Они вернулись к своему командиру, они учились у него не только минно-взрывному делу.
– Сдавай, Витя, дела, в России, как ты говоришь, всё есть, найдется и толковый. А как найдешь, ничто тебя здесь больше не держит. Оставаться дальше будет жизненной ошибкой. Хватит, война – прощай. Младшего брата надо повидать, в Хабаровск на родину, на Камчатку, в Англию к королеве, по просьбе которой ты когда-то разминировал бывшую Югославию – у тебя огромное количество дел, кроме войны.
Младший брат – это не образ, подобный «старшему». Недавно он узнал, что у него есть брат и этот брат живет в Казани. Он помнит, что студентки-аспирантки из Казани приезжали на практику в геологическую партию, заместителем начальника которой был его отец. Самому ему тогда было 15 лет, и он не понял, по какому поводу ругались тогда его отец и мать. Но через сорок с лишним лет стало понятно, какой был повод: отец влюбился в аспирантку.
Сестра Вити уже ездила знакомиться с братом. Тот руководит региональным отделением «Самсунга» в Казани, достойный человек. Но Витя, как он мне объяснил, испугался: «Ничего не боюсь, мы с ним переписывались даже, но когда надо было ехать, испугался, и всё».
А познакомиться с братом вживую – хочет. Так вот и пришло время – в Казань на недельку. Да и королева, чай, заждалась давно.
Но торопить Витю, это занятие для тех командиров, кто в штабах недавно, кого тут никто не видел в 2014 году. А я торопить не буду.
Помню его рассказ про девочку, которую он выносил из школы в Коминтерново после артиллерийского обстрела. Не буду продолжать, не хочу озвучивать подробности, мучительные для родительских сердец.
Не надо войны.
Он ничего не может забыть и не сможет. Как и все, кто видел всё.
Пусть другие не увидят это никогда.
22 февраля 2019 года
Когда продолжение,ув.Виктор ?