Ночь, когда взрослеют дети

Несколько часов назад Сережа звонил мне, сказал, что Лену увезли в реанимацию. Лена – его супруга. «Помолись за неё», – попросил он.

Я несколько раз подходил к иконам, шептал, шептал, шептал. Наклонюсь до земли и опять шепчу: «Знаю, что я не могу изменить решение Твоё, но если это возможно, если это хоть как-то зависит от нас, от людей и от меня, прошу от всего сердца и от всей души – будь милостив, помоги Лене выздороветь, помоги, пожалуйста, у Лены ведь трое детей».

Отойду от икон, присяду и опять встаю перед ними и шепчу новые слова слезной молитвы.

Второй раз Сережа позвонил около полуночи: «Лена умерла». Я ничего не смог сказать в ответ. Вздохну в трубку, прижатую  к голове, хочу что-то сказать и – не могу. Он тоже молчал.

– Ты сейчас где? – задал я вопрос вместо слов успокоения, которых не нашел.

– На работе.

Он часто звонил мне с работы поздними вечерами. Засиживаться до полуночи – его почти ежедневный трудовой график.

– Я как зашел в кабинет, увидел мотылька около окна, и у меня сердце дрогнуло, – услышал я вновь голос Сережи, – но я не хотел верить, я всё равно надеялся. А через час позвонили из больницы, Сергей Валерьевич, выражаем соболезнование… не приходя в сознание…

И телефон замолчал: Серегей сам оборвал связь. Я тут же набрал его номер и услышал  ответ: «Суразаков».

– Может, мне подойти, Серега?

– Скоро Юра подъедет, не надо, он меня до дома добросит, – ответил Сергей.

Наш разговор опять закончился, но через минуту я позвонил ему снова:

– Давай, я подойду, ладно?

– Подходи, – он согласился.

Юра – это молодой парень, который часто выручал Сергея, когда ему нужна была машина. Мы оказались у офиса почти одновременно. Зашли в кабинет, сели втроем около его рабочего стола. Окно было за спиной Сергея, мотылька на нем уже не было.

– Раз вы оказались рядом в такую минуту, дайте совет: как мне сказать об этом детям. – спросил нас Сергей. – Сейчас или утром? Как, какими словами?

– Старшему сыну сколько лет? – спросил Юра.

– Почти восемнадцать.

– Скажи сейчас и как есть, слова сами найдутся, – уверенно посоветовал Юра.

– Ты не сможешь молчать до утра, надо говорить сейчас, – поддержал я Юру.

–  Тогда – поехали, – Сергей встал первым.

В машине он спросил у Юры: «Когда у тебя умер отец, тебе сколько было? Как ты узнал об этом?». «Мне было восемнадцать, но отец тяжело болел полгода, я как бы приготовился тогда, тут другая ситуация», – ответил ему Юра.

Пока ехали, Сергей рассказывал «ситуацию». Мы ни о чем не спрашивали, но он глядел в лобовое стекло и говорил, не поворачивая к нам головы:

– Я её просил, Лена, только не умирай. Она сказала: не умру, я живучая. Мне из Москвы звонили, спрашивали, приеду ли я на двадцатилетие выпуска. Я сказал, что не могу, что у Лены очень тяжелое состояние. Она слышала этот разговор. Я, говорит, виновата, что ты не встретился с друзьями. Лена, говорю ей, ты для меня мой единственный друг, я хочу быть только с тобой. И вот…нет. Не успела даже ничего сказать мне на прощание…

Около подъезда мы вышли из машины, Сергей выкурил сигарету и сказал:

– Подымайтесь со мной.

– Как считаешь нужным, – ответил я ему.

– Считаю, что рядом со мной должны быть мужчины. Саше должен видеть мужчин.

Мы поднялись на лифте, он попросил нас остваться в холле. Ни одна из лампочек не горела, свет проникал только из-за железной двери в коридор. Сергей открыл её, холл осветился и опять погрузился в темноту. Потом послышались два голоса, опять вспыхнул свет.

Юра поздоровался с Сашей, потом я протянул ему руку. По лицу сына сразу было видно, что он ничего не знал.

Сергей прикрыл дверь в коридор, решился и сказал: «Мужайся, Саша. Мне позвонили из больницы. Мама – умерла».

Почти в полной темноте я поднял глаза и посмотрел в их сторону: отец и сын обнялись и стояли в центре холла. Сергей был в белой рубашке, на её фоне я видел худенькую фигуру Саши и его руки, обхватившие отца.

Саша вздрагивал, и лишь дважды звук рыданий становился таким громким, что его могли услышать соседи.

Затем Саша отошел от отца, сгорбился, побрел по холлу  и стал правой рукой, кулаком, бить в ладонь левой.

– Сын, не надо ничего крушить и ломать. Надо встретить удар судьбы достойно, – сказал ему Сергей.

Мы с Юрой стояли по разным сторонам холла. Сергей предложил нам зайти в квартиру.

– Наверное, не надо, Сережа, – отказывался я, –  теперь тебе лучше быть вместе с сыном.

– Пойдемте, – пригласил нас Саша, – я там чайник ставил.

И мы сразу согласились. Было около двух  часов ночи.

Саша достал на кухне кружки, спросил, сколько кому положить пакетиков чая, надо ли сахар, налил кипяток, поставил кружки на стол. Он держался мужественно и когда сел на стульчик у кухонного окна, наклонил голову, чтобы мы не могли видеть его новых слез.

Сережа спросил старшего сына, как сообщить о маме младшему Илье и сестренке Алисе, которая совсем маленькая – три годика с небольшим.

Юра попросил разговаривать тише, чтобы Илья и Алиса не проснулись.

– Вы думаете Илья спит? – Саша посмотрел в сторону Юры.

Потом глянул в дверной проем и громко произнес: «Ну-ка, чья там тень появилась?».

Отец вышел из кухни и вернулся, держа за руку двенадцатилетнего Илью. Он не спал.

Нас на небольшой сережиной кухне стало пятеро. Мы с Юрой сидели за столом, Сергей, обняв сыновей, стоял, опираясь спиной на кухонную плиту. Теперь плакали все, каждый по-своему. Я почему-то старался, чтобы слеза не оторвалась от глаз и не упала на пол. Юра низко нагнул голову над кружкой.

Когда на кухне стало тихо, Сережа сказал: «Ты, Саша, будешь теперь папа, я – и мама, и папа, а ты Илья – старший брат Алисы. Ты теперь – взрослый.  Мы за нее отвечаем все вместе».

Когда мы с Юрой уходили, каждый из взрослых попрощался с нами по-мужски – протянул руку и крепко сжал ладонь.

– Вас трое, а трое мужчин – это большая сила, – сказал я Саше, выходя в темный холл.  Мне кажется,  Сергей не зря попросил  его быть отцом для младших в семье. Всё теперь будет для юноши по-взрослому.

Виктор ЕГОРОВ

Ночь с 1 на 2 июля 2014 года

от редакции: Серёж!..мы с тобой скорбим и плачем…держись…