Сергей Артурович Камышников родился в 1957 году в городе Тюмени, здесь и живёт. Стихи публиковались в периодике и коллективных сборниках.
В 1996 году вышел сборник «Стихи», в 2010 – «Улыбка музы», в 2011 – «Вполголоса». Член Нового Союза Писателей Тюменской области.
***
Когда-то был наш край дырой.
Огромной тёмною трубой.
И в эту пошлую трубу
Направил Бог реку Туру.
Наладил уровень реки,
И появились рыбаки.
И стали строить и верстать,
И начал город вырастать.
И стали церкви золотеть,
И люди стали жить хотеть.
И молодицы, молодцы…
И понаехали купцы.
Они не знали слова лень,
И забоярилась Тюмень.
***
Где храм молился над рекой
Давно бугор, как холм могильный.
Здесь постарался кто-то сильный
Своей мозолистой рукой.
Но храм невидимый стоит
И просит милости у Неба.
Для всех, для нас, ума и хлеба.
Крестом серебряным блестит…
Дойду ли я до алтаря,
За отчий край перекреститься?
Село, понятно, не столица,
Но нам бы местного царя…
И он когда-нибудь придёт,
Построит храм, добру научит,
Ленивым рукава засучит,
И тем в историю войдёт.
***
Напиши мне, напиши.
Напиши, я жду ответа.
Теплотой моей души
Будет жизнь твоя согрета.
Напиши хоть две строки.
Я устал ответа ждать.
Буду след твоей руки
На бумаге целовать.
Не напишешь? Чёрт возьми!
На кресте свободной плоти
Жизнь ржавыми гвоздьми
Наши души приколотит.
***
Снова топчется дождь под окном,
И бормочет он и вздыхает,
Будто вместе со мной вспоминает
О далёком-далёком былом.
Утекло уже много воды.
Кто же в юность вернуться сможет?
Лишь оставлены в сердце следы
Каблучками её босоножек.
Дуэль
Смерть в лицо мне бросила перчатку –
Знает ведьма, что вожу взрывчатку.
Секундантами моей дуэли –
Сосны придорожные да ели.
Я веду машину дальше с песней.
Риск, так риск. Так даже интересней…
***
Тихий летний прибой.
Соль морская во рту.
Я прописан судьбой
В иностранном порту.
Я в разладе с семьёй.
Я в разладе с судьбой.
Кружат грустные мысли
Над моей головой.
Вид мой очень печальный,
Усталый и кислый.
И не радуют больше
Меня кипарисы.
Порт. Полуденный зной.
Незнакомые лица.
И парит над волной
Одинокая птица.
Вальс
Было только мгновенье,
Только капля любви.
Было только волненье
И броженье крови.
Её белое платье
По паркету плескалось.
В скромных вальса объятьях
Моё сердце осталось.
Было только мгновенье.
Сладострастные вежды.
Было только волненье,
И ни капли надежды.
В ресторане
Просто нет настроенья.
Просто скатерть измята.
И в клубничном варенье
Тонут искры заката.
Просто день истомился.
И на сердце тревожно.
Просто кто-то влюбился
Невзначай, безнадёжно.
Просто песня площадна.
Только музыка свята.
А душа беспощадно
На бездушьи распята.
На остановке
Толпа собралась, суетилась, гудела.
Толпа обступила недвижное тело.
На пыльном асфальте у края, у бровки
Лежал участковый на остановке.
Фуражка свалилась. Сверкает кокарда.
Врач пишет латынью: «Инфаркт миокарда».
А из толпы, откуда-то сзади,
Слова донеслись: «Допрыгался дядя».
А «дядя» в войну на обугленной пашне
Прыгал, как в пламя, в бой рукопашный.
Прыгал в плену, порываясь к побегу,
И босиком по сыпучему снегу…
И вот он лежит. Он допрыгался. Точно.
Диагноз написан жизнью построчно.
Фуражка забыта, кокарда блестит,
А скорая помощь сиреной свистит.
***
Туча на небе повисла.
Календарь меняет числа.
Дни текут дождём за днями,
Это бездна между нами.
Это пропасть, это бездна.
Эта песня бесполезна.
Ещё долго будут числа
Облетать листвой без смысла.
А потом откроет вьюга,
Как нам трудно друг без друга.
Мы ещё не понимаем,
Что полжизни потеряем.
Дождь шумит всё глуше, глуше.
Потерялись наши души.
На дороге между нами
Всхлипнет ночь под сапогами…
В больнице
Я в больнице лежу. Успокоены мысли.
Колбы капельниц вновь надо мною повисли.
Под подушкою Фрейд с утончённым желаньем.
Как некстати попалось мне это изданье!
Так уж лучше газету читать и не морщиться.
Да вот моет окно молодая уборщица.
Эх, скорей бы домой, да одеться приличнее,
Надоели мне шлёпанцы эти больничные.
Постучатся бы в дверь непростительной ранью,
Да прижаться к любимой всей джинсовой тканью.
***
Я написал письмо в стихах,
Не пожелав поставить точек.
Я про любовь писал в строках,
А про страданья – между строчек.
Я получил ответ в стихах.
Огню предал его и тлену.
Там было про любовь в строках,
А между строчек – про измену.
Счастье
Сейчас мы знаем – иногда
Счастливым стать совсем не просто.
Срываем с сердца, как коросты,
Уже прожитые года.
В проёмы окон как в глаза
Заря заглянет нежно-нежно.
Сквозь сон здоровый, безмятежный
Услышим птичьи голоса.
Ты встанешь форточку закрыть.
Легка, изящна, не одета.
Упругость солнечного света
Приятно кожей ощутить.
Упрётся луч тебе в плечо,
Сирень за окнами качнётся
И новый день такой начнётся,
Какого не было ещё!
Клевета
Художник оклеветан. Он в тоске.
И пустота в оставленном мольберте.
И страх берёт, что честь на волоске –
Ведь клевета, она страшнее смерти.
Долги друзьям оставлены в конверте,
И на зубах скрипит смертельный яд.
А на формате в стареньком мольберте
Всего три слова: «Я не виноват».
Ещё
Ещё глаза не отцвели,
Ещё виски не в блёстках чалых,
Ещё поманят от причалов
Вслед за собою корабли.
Ещё ударит в парапет
Волна холодного прибоя,
И что-то нежное такое
Шепнёт нам северный рассвет.
Ещё уткнёшься мне в плечо.
И этот жест как неизбежность.
И утомит друг к другу нежность,
Но нам захочется ещё…
**
В лесу деревья как в одной стране.
Одна на всех ветров тяжёлых доля.
А этот кедр заблудился, что ли,
Стоит, трясёт кудрями в стороне.
Гудит, как океан, сосновый лес.
Над головой вздыхает глухо хвоя.
Деревья спят и бодрствуют стоя,
А я не видел в чудесах чудес.
А ветер отрезвляющей струёй
Срывает вниз давно сухие сучья,
Рождая непривычные созвучья
Над лесом, над полями, над страной.
Не дай мне Бог в родной моей стране
Вдруг заплутать преступно и бездушно,
Стоять надменно, гордо, равнодушно,
Как этот кедр от леса в строне.
Ну, пока…
Свою песню сердце пело.
Жизнь летела и летела.
Чаша истины пустела
Глубока.
Нам с тобою нету дела.
Друг до друга нету дела.
Я забыл, и ты успела…
На века.
Сердце птицей встрепенулось,
Когда ты щекой коснулась..
Ты моей щеки коснулась,
– Ну, пока…
Как же так могло случиться?
Жизни нам ещё учиться.
Кто-то первым постучится,
А пока,
Песня в сердце ещё тлеет
И надеждою теплеет.
Чаша истины пустеет –
Глубока.
***
Ветер и осень листья уносят.
Больно холодные колют дожди.
– Ветер, Ветер, что там на свете?
– Всё ещё будет, ты подожди.
Связаны снегом, белым ночлегом
Листья осины – поздняя кровь.
– Ветер, Ветер, что там на свете?
– С болью земная приходит любовь.
Боль мне знакома, как и истома,
Как угасающий жар на снегу.
Холодом в спешке чья-то усмешка
Вдруг хлестанёт по глазам на бегу.
Тише ты, тише. Голову выше.
Вылечит Время своей круговертью.
– Ветер, Ветер, что там на свете?
– Та же война между жизнью и смертью.
В библиотеке
Когда сердечный свет нездешний
Меня сподобил к Вам пойти,
Я не цветы, а гроздь черешни
Купил зачем-то по пути.
Здесь так у Вас хрестоматийно!
Рядами классиков тома.
Жаль не системно, а стихийно
Я занимал у них ума.
И в тишине библиотеки,
Где всё пристойно навсегда,
Чуть опустились Ваши веки,
Возможно, это значит: «Да».
А Вы всегда спокойны внешне,
Но миг – и дрогнула рука.
И на пол сыплется черешня
Из самодельного кулька…
***
Ещё о главном я молчу,
Ещё томлюсь беседой светской,
Ещё завидую по-детски
Тому, другому ловкачу.
Ещё и баллы и очки
Ему проигрываю в споре…
И музыкою в коридоре
Её стихают каблучки.
Ещё идёт сердечный спор,
Пикантный, тихий, бессловесный.
Но с каждым днём теснее – тесный
Меня с ней сводит коридор.
Потом наскажут небылиц,
Переступив приличья грани…
И взгляд её быстрее лани
Уходит в заросли ресниц.
Ещё боюсь её вспугнуть,
Начало сказки покалечить.
Ещё молчу о нашей встрече,
К которой предназначен путь.
***
Читал стихи поэт у магазина.
Являл благоразумие примером.
Но перегаром очередь разила
Всех насекомых и милиционера.
Читал он о репрессиях свой стих.
Слова ложились плотно и щемяще.
И постепенно шум толпы утих,
А он читал, привстав на винный ящик.
Слова вонзались в душу, словно спицы.
Внимала молча очередь слободки.
И незаметно по измятым лицам
Катились слёзы консервантом водки.
Поэт вещал, в толпу ронял слова.
Всё тише, всё правдивей, тяжелее.
А очередь стояла, как вдова,
Почти беззвучно, как у мавзолея.
Но вот раздался возглас: «Привезли!»,
И люди вдруг задвигали ногами,
В асфальт втоптали слёзы сапогами
И в дверь пошли, поплыли, поползли.
***
Глядит в окно далёкая звезда,
Запечатлев двадцатый век мгновеньем.
Шумят за лесом где-то поезда,
С моим соприкасаясь настроеньем.
Ты позвонишь и голосом маня:
«Я набрала случайно этот номер,
А, впрочем, как живёшь ты без меня?».
И я скажу: «Пока ещё не помер!».
Стонать за лесом будут поезда.
И долго будет ныть короткий зуммер.
Мне подмигнёт знакомая звезда –
Она-то знает, что я чуть не умер.
Отчаянье
Однажды я у пропасти стоял,
А ветер повалить пытался с ног,
И в грудь меня порывисто толкал,
Но оттолкнуть от пропасти не мог.
А тучи свирепели надо мной,
В лицо хлестали снегом из-за скал.
А я стоял с поникшей головой.
Я на краю отчаянья стоял.
И мне осталось ногу занести
Над снежным этим, мутным круговертьем…
Но я не понял, как сумел спасти
Меня мой враг от этой глупой смерти.
Я лишь представил, как он будет рад:
Скользнёт змеёй усмешка по лицу,
Когда наденут траурный наряд
Мои друзья, и молча по крыльцу…
Я лишь представил как он будет рад…
И отшагнул от пропасти назад.
Ну, что ты страна?
Ну, что ты страна, не Россия ты, что ли?!
Воспрянь всенародно в едином строю.
В своих испытаньях возьми мою волю.
Тебе пригодится в не равном бою.
Возьми, что я знаю, возьми, что умею.
Хорош на трубе нефтеносной зевать!
И – варишь, страна, я от счастья балдею,
Когда начинают в Кремле прозревать.
Возьми моё творчество, если достоин.
Таких же, как я, у тебя и не счесть.
Пускай не великий, но всё-таки воин,
И встать за тебя почитаю за честь.
Везёт же людям!
Подняли ведьму на костёр
Средневековья.
Он языки свои простёр
До изголовья.
И вместе с ней сгорало зло,
И голосило.
Его куда-то в даль несло,
И уносило.
На площади сгорало зло.
Трещали мощи.
Вот, ведь, кому-то повезло!
Теперь без тёщи…
Сладострастие
Ты любишь баб? И я люблю.
Я с ними жизнь свою гублю.
Представь: румяные такие,
И сладкой негой налитые,
Они лежат нагие в ряд.
О, как глаза мои горят!
Что слаще баб на Белом Свете?!
Но мне нельзя, я на диете.
А был бы счастлив с ними, кабы…
Ах, эти ромовые бабы!
Родительский день
Теснится машин вереница
К погосту в Родительский день.
Из дальних краёв, из столицы,
Но больше-то из деревень.
Кресты и надгробные плиты,
И даты без лишних затей…
И смотрят, и смотрят граниты
Глазами знакомых людей.
А жизнь неужто копейка
В просторах огромной страны?
Иду как по школьной линейке
С беспомощным чувством вины.
Здесь тише, спокойней и проще…
Вдали от страстей и нажив.
И ангелы души полощут
У тех, кто пока ещё жив.
***
А знаешь, я к тебе приеду.
Возьму, внезапно соберусь
На скорый поезд и к обеду…
Сквозь всю заснеженную Русь…
И пусть огнями полустанки
Скользят не слышно за окном,
А я, любви своей останки,
Хочу залить вином и сном.
И всех прощу душою всею.
И не печалюсь и не злюсь.
В окно купе, на всю Рассею,
Как на икону помолюсь,
– Дай силы с прошлым распрощаться
И утверди, на склоне дня,
В намеренье не возвращаться
Туда, где предали меня.
Седьмая заповедь
Страдая о спасенье наших душ,
Господь придумал заповедь седьмую.
Но встретил я тут ведьмочку такую…
И чуть не позабыл, что чей-то муж.
Есть магнетизм, всё же, между тел.
Я уходил от сладостного ада,
Духов, пьянящих запахами сада,
От женщины, которую хотел.
Архитектуру запахов на слом,
Пока ещё довлеет чувство долга!
И, хорошо, хотя бы не надолго
От этих глаз отгородиться сном.
И тихо ветер в трубах голосил,
И полудрёма напускала страхи.
Тоска давила теснотой рубахи,
И рвал я петли из последних сил.
Лесной закон
1
Струилась запахи листая,
Ночной тропою волчья стая.
Но егерь тоже не дремал
И вдоль тропы заряд послал.
Схватились в битве жизнь и смерть
В голодном звере и на твердь
Швырнули серого с размаху.
И сквозь лохматую рубаху
Сочилась кровь на талый снег.
И вот вожак замедлил бег,
В азарте сузилась ноздря…
Что ж, жизнь и смерть боролись зря.
И волки с воем сдвинув брови,
Рванув назад на запах крови,
Свои клыки, острей булата
Вонзали жадно в тело брата.
Глушила пища в глотках вой –
Закон в лесу у них такой.
2
Я опрокинут был судьбой
И за спиной услышал вой
Своих коллег и злые толки.
Смотрю на них – да нет, не волки,
Свои же братья во Христе.
Но мало им, что на кресте
Распято ими моё сердце,
Они хотят и душу с перцем…
Но я поднялся.
За спиной
Уже не слышен жуткий вой.
Лишь на ходу в глазах прочёл,
Замаскированных под пчёл,
В зрачках интриг и скрытой власти,
Ухмылкой скошенные пасти.
Но выдают всегда волков
В улыбках – лезвия клыков.
Давно закончилась война
…Опять торговля на углу.
Медали, звёзды… Ну и ну!
Давно закончилась война.
– Почём папаша ордена?
– Вот этот славный орденок,
За сто рублей отдам, сынок.
– Ты где их, батя, нахватал?
– Своих чуток, да друг отдал,
А перед смертью наказал
Он эти ордена продать,
Если придётся голодать.
К тому ж аптекарь вздорожал.
И голос старца задрожал.
– На дибазол и на сырок…
Купи медальку, а, сынок!
И продавец главой поник.
Из дальней дали слышен крик:
– Продай мой орден и живи!
Хотя б неделю протяни.
Ну, повоюй ещё за ЖИСЬ!
Хоть пару суток продержись.
День за себя, день за меня.
…Для них не кончилась война.