Быт и нравы старой Тюмени, улицы “красных фонарей”

Образ жизни тюменского обывателя хорошо известен по краеведческой литературе. В ней мы можем найти описания купеческих загулов, роскошных пиров, алкогольного угара, карточной игры, в которой проигрывались целые состояния. Но обычно в этих книгах ничего не сказано о такой теме, как интимная жизнь. Надо признаться, пока нам известно немногое об этой закулисной стороне быта наших предков.  В поисках мы обратились к художественной литературе конца XIX – начала ХХ века, но в те времена столь «щекотливые» темы не было принято обсуждать открыто – писателям приходилось использовать намёки, по которым можно лишь догадываться, о чём идёт речь. Тюменские авторы вскользь упоминают о визитах в кварталы «красных фонарей» и других соблазнах, стыдливо обходя своим вниманием детали. Тем не менее, некоторые заслуживающие доверия сведения об этой сфере жизни удалось найти в тюменской литературе, мемуаристике, а также в краеведческих публикациях.

Автор «Статистического описания Тюменского округа» В. Стефановский, ещё в 1860 году отмечал, что «оба пола здесь весьма рано начинают предаваться половым наслаждениям и сильно злоупотребляют их». Конечно, нужно учесть, что это написано о крестьянах. Если говорить о купеческом сословии, фраза про «оба пола» вряд ли имеет под собой какое-либо основание. По разным источникам можно понять, что в те времена первый любовный опыт юноши получали намного раньше девушек и, как правило, со зрелыми женщинами. В богатых семьях «наставницами» молодого поколения мужчин зачастую становились служанки, экономки и гувернантки. Существовала и такая традиция – отцы устраивали подрастающим сыновьям свидания с проститутками. Тюменские купеческие семьи не были исключением. Подробности можно узнать из художественной литературы, а также из опубликованных в последние годы «народных мемуаров» – уникальных источников по истории повседневности.

Например, Павел Кочнев в своих воспоминаниях «Жизнь на большой реке: записки сибирского приказчика» подробно рисует картины нравов типичной тюменской купеческой семьи второй половины XIX века. Шестнадцатилетнего подростка Пашу Кочнева «отдали в люди» – в семью тюменского пароходовладельца Наума Андреевича Тюфина. Будущий приказчик так описывает свои первые впечатления от «взрослой» жизни:

«Насмотрелся и наслушался я тут того, что до сих пор не слыхал и не видал. Так узнал я, что старший кучер, Петр Иванович, спит с горничной Мартемьяной, которая ему не жена, а чужая девка. Второй кучер, Павел, живёт со стряпкой Татьяной. А слуга Алексей Наумовича Сенька и кучер его же, Васька, устраивают такие сцены, которые нельзя описать».

«Месяца через два или три обнаружил я, что и сам хозяин, Наум Андреевич, хотя и имеет жену, но живёт с одной пожилой вдовой, к которой ездит раз или два в неделю, чаще по воскресеньям. Всё это казалось мне странным только вначале, потом я привык к образу жизни новых для меня людей. […] Однажды в бане Наум Андреевич задал мне очень прямой и нескромный вопрос, касающийся моего нравственного поведения. Я испугался и застыдился – мне было уже почти 17 лет, но я был таких делах ещё не сведущ. На мой ответ, что я об этом ещё ничего не знаю, он сказал: «Ну и хорошо, что не знаешь, вот женишься, тогда и узнаешь». Мне показалось, что я что-то пропустил, что мне уже можно жить так, как живут большие взрослые ребята и мужчины и что я уже мог бы знать то, о чём спрашивал Наум Андреевич. Развивая эту тему, я пришёл к выводу, что надо пожить иначе, тем более что тут ничего худого нет. С этих пор я стал как будто смелее с женщинами, стал даже с ними заигрывать».

Закономерно, что через какое-то время 60-летняя экономка Агафья Васильевна соблазняет подростка: «Я пошёл в свою комнату. Проходить надо было возле самой кровати Агафьи Васильевны, я запнулся за неё впотьмах и невольно коснулся её руками. При этом я ожидал, что она меня заругает, но она поймала меня за руки и притянула к себе, говоря «Иди разденься и приходи ко мне». Мне было стыдно придти без брюк, раздеваться я не пошёл, а тут же повалился к ней в постель. Через минуту-две я убежал от неё, мне было стыдно и отвратительно от того, что я сделал. При этом я подумал, как же я завтра буду смотреть на Агафью Васильевну?»

Герою автобиографической «Кащеевой цепи» Михаила Пришвина тоже шестнадцать лет. После исключения из Елецкой гимназии Миша Пришвин (в повести Алпатов) переезжает в Тюмень к богатому дяде, пароходовладельцу Ивану Игнатову (в повести Астахов). И сразу же юноша становится объектом пристального внимания экономки Марии Людвиговны. Первая попытка соблазнения произошла во время празднования в доме Астахова по случаю определения его племянника в Александровское реальное училище:

«Пойдемте немного пройдемся, — сказала ему, улыбаясь, Марья Людвиговна.

И, взяв его под руку, идет с ним по коридору в переднюю. Лакей Александр куда-то ушел, никого тут не было. Тут, обняв юношу, она сказала:

— Ты очень мил, давай поцелуемся.

Алпатов отпрыгнул в угол, как от змеи.

Но ей он от этого еще больше понравился. Она идет к нему, наступает ближе, и ближе улыбающиеся алые губы с маленькими черными усиками и белые хищные зубы.

— Марья Людвиговна, — говорит он, — я буду драться.

— Дерись, — отвечает она с хохотом, — я очень рада.

Запускает ему в волосы обе руки и тянет к себе голову. Он сжал кулаки. Но вдруг все зазвенело.

— Звонок, — сказала она, — открой дверь, но только помни, я до тебя все равно доберусь».

Вот ещё один  эпизод из тюменской жизни

Бывшего елецкого гимназиста – купец Астахов (Иван Игнатов) предлагает племяннику поехать в бордель:

«Алпатов заметил, как из-за двери дядя манит его к себе, протягивает ему двадцатипятирублевую бумажку и необыкновенно сердечным голосом говорит:

— На-ка вот, съезди, брат, пора, я сам начал с двенадцати лет.

Потные рожи за спиной советовали дяде:

— Вам бы надо самим, в первый раз страшно.

— Ну, что же, я и сам свезу. Вели-ка заложить Червончика. Только надо бы директора [реального училища Ивана Словцова] вперед спросить, как он смотрит на это. Ступай-ка, найди его.

Алпатов идет искать и верит, твердо верит, что директор этого не допустит. Только бы поскорей найти его.

Проходя коридором, в полутемном углу он заметил и поскорее, испугавшись, что его заметят, бросился в темную комнату: он заметил — в углу Марья Людвиговна целовалась с Косачом».

Рассказывая о ночной жизни старой Тюмени тему «продажной любви» обойти невозможно. В дореволюционной России проституция была хоть и публично порицаемым, но вполне терпимым и широко распространённым явлением. Разрешенная царским правительством ещё в 1843 году, проституция процветала во всех крупных городах. На улицах можно было легко найти так называемых «бланковых» проституток, то есть одиночек. Кроме того, по вечерам и по ночам работали публичные дома или «дома терпимости». Перед таким домом  было принято зажигать красный фонарь. У девушки, поступившей служить в публичный дом, отбирался паспорт, а взамен выдавалось особое свидетельство, называвшееся «жёлтый билет». Каждую неделю работницы борделей проходили медосмотр, врач расписывался в их медицинских книжках.

Публичные дома обычно делились на три категории. В первой категории час любовных утех стоил от 3 до 5 рублей. Такой дом предназначался для элитной публики. В домах второй категории стоимость была пониже – 1–2 рубля за час. Туда приходили студенты, чиновники, младшие офицеры. Притоны третьего класса были самыми дешевыми и предназначались для рабочих: за час здесь оставляли 30–50 копеек. Серебряный рубль того времени по своей покупательной способности примерно равен современной тысяче.

В Тюмени бизнес «жриц любви» был поставлен на широкую ногу. На тогдашней окраине города имелся целый район «красных фонарей». Название этой части Тюмени – Потаскуй – возникло задолго до появления проституток и происходит, скорее всего, от слова «тоска». Дома с красными фонарями располагались в кварталах улиц Новая (Профсоюзная), Илецкая (Елецкая), Серебряковская (Советская) и Солдатская (Немцова). Улица Новая, как вспоминали старожилы, вся была в красных фонариках. Тюменский спортсмен Николай Калугин вспоминал: «Их было так много, что вечером казалось, что улица горит в иллюминациях». Этот факт подтверждается и воспоминаниями другого старожила, Николая Захваткина: «Эта улица была освещена в шести местах красными керосиновыми фонарями и такой же красной электролампочкой». Вероятно, это производило довольно яркое впечатление, особенно на контрасте с другими улицами города, которые, по словам автора, «совсем не освещались».

В 1912 году в газете «Ермак» публиковались «Записки незаметного человека». Их автор – Андрей Аржиловский. Этот одинокий низкооплачиваемый писарь Червишевского волостного правления регулярно приезжал в Тюмень, чтобы отправиться к проституткам и там «почувствовать себя свободным». Он писал: «Проститутка – единственная в мире женщина, которая не брезгует мной». Аржиловский весь год копил деньги на сапоги, и, накопив 10-12 рублей, приезжал в город за обновкой, но… «Масса городских нарядных и красивых женщин будят во мне естественное чувство, обыкновенно подавляемое ненормальной работой, и я беру извозчика и еду к публичным женщинам. В их номерах я вижу ни грязи, ни порока, а нахожу лишь уют и ласку. В этом пристанище «падших людей» я забываю о сапогах и обо всём на свете, расходуя всё на удовольствие случайной своей жены». Бывало, в припадке влюблённости Аржиловский отдавал девушке все свои деньги, оставляя себе лишь несколько копеек на извозчика. Как свидетельствует Аржиловский, «труженицы улиц» в Тюмени обычно брали плату в 2 рубля.

Самое красочное описание тюменского публичного дома оставлено нам мемуаристом Аркадием Ивановым,  в те годы мальчишкой, занимавшимся разносом газет на улице Новой: «Вот открывается дверь с красным фонарём. Среди разбитой посуды и опорожненных бутылок вина и пива, растянувшись в кресле, полулежит жирный как свинья купец. Он откупил этот вечер один и все должны служить только ему, он здесь сегодня хозяин, что хочет, то и делает, он всех купил. И этих молодых девушек, что лежат обнажёнными под его ногами после пьяной оргии, которая длилась целую ночь. Пол усыпан шелухой семечек и орехов, и в лужах пролитого вина растрёпанные лежат они в разных позах…» Из этого же текста известны несколько имён владельцев публичных домов начала XX века – Цивинский, Обогрелов, Ранч и «мадам» по имени Машенька.

В архивах сохранились документы о буднях тюменских домов терпимости. Вот, например, из журнала Тюменской городской думы. «Протокол заседания от 21 апреля 1909 года. По 20-му вопросу. В городскую управу с ходатайством обратились крестьянки Аксинья Михайловна Устинова и Степанида Дормидонтовна Сахарова о разрешении им открыть дома терпимости в Тюмени по Новой улице по левой стороне, первой в собственном доме, второй – в доме Ильинского».

Кроме того, известен факт, что в ряде тюменских гостиниц комнаты сдавались любовным парам с почасовой оплатой. В одном из фельетонов под названием «Впечатления приезжего», опубликованного в тюменской газете «Ермак» в 1913 году, приехавший в Тюмень господин безуспешно пытается попасть в гостиницу, все номера в которой заняты «парочками». Администратор предложил гостю подождать минут пять, многозначительно при этом хихикая.

Золотой век «продажной любви» продлился до 1917 года, когда легальные публичные дома были закрыты. Хотя сама проституция вплоть до 1929 года не считалась преступлением, и притоны продолжали нелегально существовать в тех же самых местах.

***

Чем объяснить такое широкое распространение проституции во всех слоях общества дореволюционной Тюмени? Возможно, дело в том, что Тюмень была купеческим, торговым городом, и отношения между людьми здесь были достаточно меркантильными, это касалось и взаимоотношений полов. Даже браки чаще всего заключались по расчёту. В один прекрасный день в доме появлялась сваха, и родители решали, на ком женить наследника. В купеческой среде любовь редко ставилась во главу угла, всё решали капиталы. О свадебных традициях дореволюционной Тюмени – в следующем выпуске нашей краеведческой рубрики.

 Лев БОЯРСКИЙ

Автор благодарит за помощь краеведа С. Белова (статья «Проституция в г. Тюмени (XVII в. – 1920-е гг.) ­– постановка проблемы»)

Использованы любезно предоставленные сетью Интернет фотографии, документы начала XXвека и репродукция картины К. Маковского «Освящение публичного дома»(1900)