Смерть литературы

Миномётные обстрелы на Украине, вчерашний призыв Путина к лидерам стран БРИКС, реформа национальной платёжной системы, запрет чиновникам ездить на машинах иностранного производства, грядущее повышение налогов в России, финальный матч чемпионата мира по футболу — всё это современному человеку гораздо интереснее, нежели читать книги. Сегодня факт смерти литературы констатируется уже не только читателями, которые голосуют «рублём» за книжный рынок, но и писателями.

Смерть литературы вызвана вовсе не политическими причинами, хотя многие состарившиеся читатели, склонные к конспирологии, рассуждают и о таковых. Мол, правительство устроило нам реформу образования и подменило составляющие культуры, начиная с литературы, единой поп-жвачкой — для того, чтобы народ превратить в быдло, в тупой электорат, который перед выборами можно как угодно одурачить. Конспирологи вряд ли правы даже на 1%, поскольку «тупой» сегмент литературного рынка обслуживают господа издатели, а у них одна примитивная задача: прибыль. Герберт Спенсер, опираясь на суждения Карлейля, рассуждал о косном способе мышления примерно 90% граждан. Эти 90% и есть массовая аудитория книгоиздателей — при том, что функции воспитания и просвещения как таковые у российских издательств отсутствуют. «АСТ» или «ЭКСМО» — это вам не «Советский писатель» и не «Правда». Что до правительства, то при капитализме задачу массового оболванивания при помощи какой-то тотальной «литературной» стратегии оно ставить перед собой не будет — это не то чтобы нереально, это попросту не нужно. Книжный рынок съёживается; об этом уже десяток лет трубят сами издатели. Так кому нужно делать ставку на него? Пропаганда в книгах — удел минувшей советской эпохи, а на неё Путин, Медведев и прочие, что бы им ни приписывали, равняться не собираются. Если кто-то так считает, то вот он-то и есть жертва кремлёвской пропаганды.

Внимание правительства во втором десятилетии XXI века приковано к телевидению и Интернету. Вот два экономических сектора, которые выдавили литературу в реанимационную палату, где она без присмотра врачей тихо скончалась.

ТВ и сеть имеют огромную аудиторию — такую, какая книжному рынку и не снилась. И эта аудитория растёт день ото дня, в то время как тиражи книг — даже таких «звёздных» сочинителей, как Д. Донцова или Б. Акунин, — падают. И любой «пиар» против этого падения бессилен. Панацеи от смерти нет. Нынешний политизировавшийся Акунин — это ж почти луддит.

Новым продуктом, который хотят и который активно потребляют пользователи сети и те, кто переключает пультом каналы по телевизору, являются новости и аналитика. Вот это и есть замена литературы. Если во времена Диккенса издатели требовали от этого самого Диккенса романов «в трёх томах» (натурально заставляли его писать толстенные книги — вот отчего «Записки Пиквикского клуба» более нагоняют скуку, нежели погружают в мир истинно английского юмора), чтобы читатели могли коротать долгие вечера, перелистывая страницы затянувшейся истории, то теперь дикторы по ТВ тараторят с пулемётной скоростью, едва укладываясь в лимит времени, отведённого для ролика новостей между рекламой и сериалом. Советские дикторы говорили вдвое медленнее и втрое чётче.

В Интернете есть сайты, суточная уникальная аудитория которых насчитывается сотнями тысяч. И это не предел. Ещё лет пять-семь — и у этих сайтов будут миллионы. Что это за сайты? Правильно, это ресурсы с новостями.

Если когда-то с книгами конкурировали театр, затем кино, и потом худо-бедно ТВ с парой государственных каналов, то с конца 1990-х годов положение стало быстро меняться. Это в России. Но куда быстрее, чем у нас и в других странах, кино, а затем ТВ, развивались в США. Западную Европу многоканальное телевидение захлестнуло много позднее, отсюда и явление «запоздалой» литературы XX века в европейских странах.

Как-то у Роберта Шекли я вычитал, что во Франции конца семидесятых годов было всего два телеканала. Прямо как в СССР! Неудивительно, что телевидение там составляло весьма скромную конкуренцию литературе. Неудивительно, что наши писатели (разумеется, избранные, скажем, В. Солоухин) наведывались не по разу именно во Францию. Также неудивительно, что роман «Это я — Эдичка» товарища Лимонова, написанный им в США в семидесятых годах, был опубликован именно во Франции. И дело тут скорее не в антиамериканизме автора и эпатаже, а в том, что к восьмидесятым годам литература в США уже приказала долго жить, а во Франции она ещё неплохо себя чувствовала.

Но сегодня и Европа находится под «гнётом» телевидения и Интернета. Для книг места уже не осталось. Есть у меня знакомый поэт из Парижа — никому его стихи не нужны, хотя ради маркетинга он чего только не делает. Всё бесполезно и, прямо скажем, бессмысленно. В социальной сети «Google+» он живёт без плюсов.

В России — та же история. Любой может набить в поисковике «Google» строчку: «Литература умерла». Я уверяю вас, эпитафий найдёте более чем достаточно. Некоторые пишут, что литература, подобно Фениксу, возродится, но это неправда. Не возродится. Упомянутый Шекли в США на что только ни шёл, чтобы выжить в годину литературного кризиса, одолевшего Штаты примерно с конца семидесятых годов, когда умами окончательно завладели Голливуд и сериалы по ТВ. Ну, и ленты новостей, конечно. Фантаст Шекли — один из лучших в мире — принялся писать детективы… А в первых годах XXI века он прозябал чуть ли не в нищете, и поклонники у него водились только на Украине и в России. Закономерно и логично: кризис литературы пришёл в Россию позднее, чем в США.

Маркетинговое упрощение читательской аудитории — ещё одна причина издательского и писательского кризиса. Дело тут, опять же, не в какой-то тёмной стратегии, а в банальной попытке выжить на книжном рынке. А выжить можно, полностью переключившись на обслуживание наиболее многочисленной аудитории — той, о которой сообщил полтора века тому назад Г. Спенсер.

Издательство «АСТ», к примеру, недавно через «Самиздат» в библиотеке Мошкова набирало авторов, могущих написать романы для возрастных «категорий» от 13 до 18 лет и от 20 до 30 лет. Если в советские времена книги для школьников делились на три сегмента: для младшего, среднего и старшего возраста, а всё, что выходило за 16-17 лет, считалось «взрослой литературой», то нынче 13- и 18-летних удовлетворяет некая однородная книгопродукция. А тридцатилетний согласен есть ту же пищу, что двадцатилетний. Подобный примитивный подход позволяет расширить рамки романных серий, в которых имя автора давно уже не имеет значения, а вот покупатель, стоящий у полки и чешущий ухо банковской картой, значение имеет. Гораздо лучше для продавца, когда покупателю определённой книги не от 14 до 16 лет, а от 13 до 18. Шансов на продажу много больше. Мультисегментная стратегия, что вы хотите. Как в продажах «кока-колы».

О содержании подобных книгосерий говорить даже не стоит. «Раньше гусиными перьями писали вечные мысли, теперь вечными перьями пишут гусиные», — писал при Брежневе В. Солоухин. Нынешним авторам и до гусиных мыслей — как до звезды Бетельгейзе.

Сколько ещё просуществует подобная «литература»? Недолго. Лет десять. Писатели из числа тех, кто умеет приспособиться и найти себе рыночную нишу, вынуждены будут окончательно переключиться на обслуживание аудитории, потребляющей продукт современный и пользующийся спросом — аналитику. Писателей мы уже наблюдаем на экранах ТВ и читаем их статьи в блогах или на крупных аналитических сайтах. Они лезут в политику, они судят о Ближнем Востоке, об Украине, Польше, Литве, об американской гегемонии, о китайском подъёме, они либо «ватники», либо махровые «оппозиционеры».

Союз же писателей России превратился в собрание пенсионеров. И даже аббревиатуру (СП) менять не надо.

К дополнительным факторам, выбившим землю из-под ног литературы, можно добавить ещё видеоигры, компьютерные игры, глобальное развитие массовых зрелищ и ещё что-нибудь. Перечислять и углубляться в подробности смысла нет. Ведь в Интернете знают — успех приходит к коротким сюжетам. Тысяч на 6-7 знаков, а лучше — на 3-4 тысячи. Иначе внимание потребителя притупляется.

Итак, вечное отступило перед сиюминутным. Сдалось ему. И мирно скончалось от голода. А к тем, кто этого не понял или не принял, пришла болезнь под названием «шок будущего». О ней миру поведал футуролог Элвин Тоффлер ещё в 1970-м году. А мы с нашей советской эпохой, в какой-то мере культивировавшей идеалистический тезис от Иоанна «В начале было слово», немножко застряли в прошлом. Но теперь мы вслед за Америкой успешно выбрались в будущее. Да здравствует фикус, как сказал герой одного романа Дж. Оруэлла.

Олег ЧУВАКИН,

фото: kulturologia.ru