Доморощенный террорист

(Из цикла «Таёжные рассказы»)

По утреннему сумеречно. Стеколки-то в окошках ишь как мороз разрисовал. Люто видать на улице-то. Щас печку-то подтоплю, враз всё и оттает. На полатях чё-то уж больно беспокойно ворочается дед Игнатий. А ежели посудить, то какое же ему спокойствие-то. Беда с ним приключилась. Ну да. У меня теперь на фатере. Изба-то евоная, почитай неделю как не топлена стоит.

Я-то люблю, вот так с утречка, у печки посидеть. Дверку-то не прикрываю. Огонь-то, прям, по всей избе и пляшет. Так вот про деда-то Игнатия. Зачалась-то его беда давненько уже. С тех самых пор как поселился ему, значится, в суседи, Пашка Чуня. Пакостный мужичонко, скажу я тебе. То мерина своего к деду в огород запустит, то овечек-то целое стадо. А уж куры-то… так они в огороде деда Игнатия были, прям, как дома. И говорил ему так, и ругался дед… всё без пользы. Пашка токо зубы скалил, да говорил деду, что мол обгораживайся. А на какие такие шиши деду Игнатию-то обгараживаться. Да и к чему. У меня вон тоже прясло в три жёрдочки. Не дай, бог, такого суседа-то. Ну да.

Пожалел я деда-то из-за его страданий. «Вот, – говорю, – дед Игнатий, даю тебе зелье супротив кур-то Пашкиных, – а сам-то и отсыпал деду селитры-то. Её к нам баржами привозили. Ну да. Токо зачем нам энто удобрение, ежели полей-то нет. Тайга одна. А вот ведь и сгодилась. – сыпнёшь, значится, в огород-то. Для кур она, селитра-то, что коту валерьянка». Дед-то Игнатий сначала супротив был: «Я, мол, что душегуб. Куры-то не виноваты, что у Пашки-то мозга мене, чем у их, у курей-то». Ну, уговорил я его. Куры-то все шарики поклевали и пить, значится. Больше в огород к деду Игнатию они не приходили. Вывез их всех-то Пашка на навозную яму. А зло-то на деда Игнатия, ох как, затаил. И чё выдумал-то, паразит. И смех и грех. Ну да.

Проснулся как-то дед Игнатий оттого, что дышать нечем стало. Дым кругом. Сначала-то думал, что пожар. Так нет. Марфа-то у печки вся, прям, колышется… От волнения, значится. На деда-то с ухватом попёрла. А беда-то вся, что дым-то перестал в чувал идти. Вот токо из-за чего. Притушили-то значит полешки в печке, а дед-то и снизу давай трубу проглядывать. Ну мало ли что. Пташка, какая-нибудь попадёт, али кошак. Не, всё нормально. Токо неба квадратик. Распалили-то печку сызнова. Эка беда. Опять весь дым-то в избу. Ну никакой тяги-то. Плеснул, значится, дед Игнатий-то на дрова пару ковшиков воды. Сидят оба с Марфой-то сображают. А мороз-то, как на беду, крепчает. Да и картошку-то надо варить. Живот вона как подтянуло.

Никак нечистая… А супротив нечистой-то у нас в посёлке может совладать токо бабка Варвара. Скоко ей годков-то, никто толком-то и не знает. Хитрая бабка. Опасливая. Делать-то нечего. Надела, значится, Марфа пимы, туфайку, да и к бабке Варваре-то. Близко тут. Пришла, значится, бабка Варвара-то, она завсегда безотказная, и давай на печь-то шипеть, даже плюнула три раза. А потом и говорит, что я мол щас на шостке-то щепки распалю, а ты мол, дед, лезай на крышу. Чёрт, мол, там развлекается. И надобно его прогнать. Чё делать-то. Полез дед Игнатий на крышу-то. Страшно. Крыша-то крутая, оборваться можно. Да и с чёртом-то лишний раз здоровкаться не к чему. Кое-как докарабкался дед до трубы-то. Теперь надобно в нутро-то крикнуть бабке Варваре-то, чтоб, значится, щепки подпалила. Токо, значится, дед-то набрал воздуху, ну, чтоб крикнуть-то и обомлел. На трубе-то, в аккурат по размеру, стеклышко лежит. Чистенькое такое, прозрачненькое. Изматерился, значится, дед Игнатий-то, помянув бога, христа, душу и мать. Стеклышко-то с трубы убрал, а оттуда-то, из трубы, значится, дым-то и повалил. Бабка Варвара-то без сигналу щепу на шостке запалила.

Слез, значится, дед Игнатий с крыши-то, стеколко прибрал, в хозяйстве-то всё сгодится, и зашел в избу. А там… Печка-то во всю топится. Бабка Варвара-то такая важная, спасу нет. А Марфа-то ей в узелочек пирогов, значится, яйцев. Не стерпел дед, вышел на крылечко-то, закурил. А сам-то всё на Пашки Чуни избу поглядывает. План, значится, у него созрел. Супротив этого супостата-то. Спать стал худо. Всё план шлихует, значится. Полешко-то просверлил. Пороху, туда, почитай, полбанки, засыпал. Пробку деревянную вогнал. Все запилил. Ну, прям, не отличишь от тех, что у Чуни в поленице-то. Решил ночью-то и положить его туда, на Пашкину поленицу-то. А Марфа-то, прям, цветёт вся. Ещё бы. Скока страху-то натерпелась. Всё думала, что бабка Варвара-то в ей чёрта и признает. Разморило деда Игнатия после пирогов-то. Первый раз заснул по нормальному-то.

Проснулся дед Игнатий рано. Марфа-то, в аккурат, печь затапливала. С кути-то грибочками тянуло. «Видать пироги-то грибные будем откушивать», – подумалось деду и он зевнул так приятно. Лежит, на потолке-то узоры разные разглядывает. Вдруг баах-тарабах! Деда на полатях-то, прям, подкинуло. Дым, пыль… огонь кругом. А в избе-то… печь-то напрочь разворотило, головешки на полу, чугунки, кирпич битый, глина. Стекла-то в рамах повышибало. Деда Игнатия с полатей-то как ветром сдуло. Залил, значится, он огонь-то. Рамы-то где подушкой, где одеялом утыкал. И тут ударило деду Игнатию-то в ум-то, что Марфа-то полено, ну, которое он для супостата-то Пашки готовил, в печку-то и кинула. Ну, старая… Огляделся кругом-то, а Марфы-то и нету нигде. Токо платочек её пестренький посреди пола в луже-то и лежит. Присмотрелся дед Игнатий-то внимательней. Аж головокружение лёгкое случилось. Пол-то весь, стены, всё забрызгано, значится чем-то не водяным. Цвета-то какого-то бурого. «Мать чесна, – сразу дошло до деда, – это ж Марфу-то разорвало, прям, на микробы». Сел, значится, дед на лавку-то и аж заплакал. Ну, еще бы. Жизь ведь загубил, да и свою тоже. Посодят ведь. Ну да. Вот как вышло-то.

А Пашка, ну, который супостат-то, как раз с утра всё за избой деда Игнатия поглядывал. Извертелся прямо у окошка-то. Ох, и пакостливый. В аккурат, в это самое время-то, грохот-то и раздался, дым с окошек-то и повалил. Труба-то на крыше набок завалилась. Пашка-то сразу и в сельсовет, в администрацию, значится. Да и заявляет там нагло так, что мол сусед его, дед Игнатий, значится, бомбу дома-то изобретал, чтобы потом её в сельсовет-то подложить. Да вот и подорвался. Ох, чё там началось… Ну первым делом-то позвонили куды следует. Потом, значится, решили Думу-то собрать. А как же. Закон, значится, надо принимать для защиты, так сказать, от местных террористов. Эт они деда Игнатия-то так прозвали. А Пашка под шумок-то домой. Руки потирает. Отомстил, значится, деду Игнатию за курей-то.

А машины-то с району, одна за одной, аж две штуки. Сверкают, значится, визжат… В посёлке-то у нас давненько не было такого светапредставления. И все, значится, к деда Игнатия избе-то. Навыпрыгивало человек с десяток. Фотографируют вокруг, рисуют чё-то, с метровкой бегают, пишут. А Пашка-то Чуня со своей Клавдеей в понятых. Ну, Клавдея-то как вошла в избу-то, так и вдоль стенки-то, значится, в обморок. Дед-то Игнатий талдычит как заведённый, что душегуб мол он. Порешил он, значится Марфу-то, да и сам тепереча не жилец. Поскоблили, значится, милиция-то стенки, состригли с деда Игнатия ногти-то. Всё в пакетики рассовали. Надели железяки на руки, на его-то, и уехали. Накинули, конечно, на избу-то замок. Ну да. Ключ отдали Пашке-то Чуне, ну, как суседу, значится. Ну, что б тот приглядывал.

Терпел Пашка-то аж часа два. Не сдюжил боле. Надел пимы-то с чунями, его потому и Чуней прозвали, из-за галош-то энтих литых, и к деду Игнатию, значится, в избу-то. Можа чё и плохо лежит. Так почему ж не подобрать. Марфу-то разорвало, деда Игнатия посодят до самой смерти-то. Чё добру пропадать. Зашел Пашка в избу-то, а там страм один, да вонь. И почудилось ему, что кто-то вроде и плачет. Топать-то чунями перестал. И взаправду плачет. Разгрёб, значится, Пашка-то головёшки. Видит… западня в голбец-то. Приподнял он западню-то и… обомлел. Ну да. В голбце-то, в подполе, значится, Марфа-то деда Игнатова и лежит. В сусеке-то. Плачет, бормочет чё-то. Пашка-то пакостный был, но трусливый. Враз выскочил из избы-то Игнатовой и опять в сельсовет. Вытащили, значится, Марфу-то, с подпола. Вшестером вытаскивали-то. Фельдшер тут подбежала. Да токо Марфа-то никого не узнавала. Смотрит так на всех жалостливо, да бормочет чего-то. Свезли её, значится в больницу-то психическую. Так до сих пор там и живёт. Ну да.

А дело-то случилось с Марфой так. Встала она, значится, с утра-то пораньше. Дед-то на полатях храпит, токо занавеска трепещется. Печь-то затопила. Еще одно полешко-то, ну то, которое в сторонке лежало, сверху бросила, свёклу-то в чугунке варить поставила и в голбец-то начала спущаться. А западня-то, крышка, значится, на шинерках была. Марфа-то её и не подпёрла. Значится, в голбец-то опустилась, а голова-то еще наверху. Тут в печке-то и бабахнуло. Западня-то от встряски и пала. Ну, значится, на Марфину-то голову. Ну она-то, Марфа-то, кувыркнулась в сусек-то. Там её Пашка-то Чуня и разглядел. Деда Игнатия-то пришлось выпущать. Нашлась, загубленная им Марфа-то. А, что касаемо разрушения печки и прочих сурьёзных неприятностей для избы-то, то Дед Игнатий всё толково разъяснил милиции-то. Тоже ведь не лыком шит. «Забыл, – говорит, – порох-то, что на просушке в печке был, вытащить. И всё по причине своей немощной старости». Отпустили, значится, деда-то. Ну да. Он и ко мне. С те пор и лежит в беспокойстве на полатях-то. Два раза даже, так мечтательно, говорил: «А можа Марфа никогда и не вспомнит про меня-то. Вот бы бог сподобил».

Владимир РАБЕ

1 комментарий

  • Фото аватара Мышь:

    Забавный рассказ, но из-за нарочито “деревенского” говорка еле осилила, можно сказать продавила по диагонали. Не могу так читать – не лезет )

Добавить комментарий

Войти с помощью: