(Из цикла «Таёжные рассказы»)
Буранит-то как на улке. Четвертый день поди свету белого не видно. Подпалил вот печку-то да и сижу газетки почитываю. Мне-то их дед Игнатий притащил мешка два на растопку. И чё пишут-то. Эт чё ж такое в государстве делатся-то? Прям эпидемия какая… А воруют-то как! Аж мильонами. Так ведь даже не рублёв наших. Всё американские энти – доллары. Хотя, ежели опять же по совести, то и ране-то воровали не мене, да и взятки тоже брать не брезговали. Ну да.
Вот хотя бы взять лесника нашего Семена. Брательник-то евоный Петька вот уже семой годик как баланду откушивает. А ведь не должон был там оказаться-то. Семён-то прокурору такую уйму деньжат отвалил. Прокурор-то наш, районный, ещё тот прохиндей был. Говаривали тут всякое. Будто он в Ленинграде чего-то сотворил непотребное, вот его и сослали, стало быть, к нам. Выйдет, бывало, на крылечко-то покурить – статный такой. В мундире синем, фуражке. А с фуражкой-то он нигде не расставался. Сидит за столом в кабинете-то, а фуражка рядом, с левой-то стороны на краешке. Любил он форму-то свою прокурорскую.
Безбоязный был мужик, я бы даже сказал смелой. Начальство-то местное его ой как уважало. Да и побаивалось всё же. А секретарша-то прокуратурская, Нинка-то Смолина, ну кажный раз с утричка-то: «Игорь Александрович, я тут пирожки постряпала с грибочками». Ну ясно дело, влюбилась баба в прокурора-то. А тут еще случай такой произошел. Неприятный, я бы даже сказал, случай. Ванька-баклан, был у нас в районе такой придурок, ссильничал девчонку Марьи-то Ерофеевой. И ведь, гад такой, никак не сознётся в таком паскудстве.
Бился с ним Мишка-студент, бился, а ни чё не выходит. Мишка-то – это следователем в прокуратуре работает. Ране-то кино казал в клубе. А потом вот, на тебе, учиться поступил и в прокуратуру-то следователем. Кажный год ездит в область экзамены сдавать. То лося чуть не центер везет туда, то мёда полфляги. Раззор сплошной для родителей-то. Вот за энти экзамены и прозвали Мишку студентом. И толковый-то вроде парень, а вот с Ванькой-бакланом никак не выходит. Не по зубам Ванька-то ему. Зеленый еще с таким проходимцем сладить.
Вот приходит Мишка-то к прокурору и докладает, что мол все сроки проходят, а Ванька-то никак не сознается в содеянном, так сказать. А прокурор-то чё. Веди мол. Я с ним сам поговорю. Ну конвойный-то впихнул Ваньку в кабинет прокурорский. А прокурор-то за столом, слева на краешке как обычно фуражка красуется. «Слышал я, Иван, что член у тебя большой» – это он Ваньке-то. Ванька-то гримасу состроил: «Да не, – говорит, – обычный». Тута прокурор так как гаркнул, аж стекла в окошках прогнулись: «А ну снимай штаны!» Ваньке-то куды деться. Штаны-то и распустил.
Прокурор-то так его пальчиком подозвал. И токо Ванька подошел к столу-то, прокурор его за член рукой-то и бах… Все его причендалы-то в ящик стола, а сам ящик-то энтот коленом придавил. Ой, чё было-то! Ванька-баклан-то позеленел аж. Кричать-то никак, скулы-то от боли свело. А прокурор ему гумагу и так спокойно говорит, что пиши мол как дело было. Ванька-то замотал головой и чё-то замычал. А прокурор коленком-то посильнее надавил. Вобщем сознался этот паскудник во всем. Потом и суд был. Судья женщина с области была. Так ентот гад в суде так и говорит, что я мол хочу заявление сделать, что сознался токо по причине пытки. Судья-то аж чуток со стула привстала. Из антереса, значится. А Ванька-то хоть и паскудник, но стыда-то малость сохранил. Как сказывать-то, что прокурор-то ему все его хозяйство едва не раздавил. Вобщем сознался Ванька и увезли его годиков так на пятнадцать.
А вскорости-то у нас в районе лавку обчистили. А барахло у Петьки, ну брательника Семена, нашли в сарае. Загремел, значится Петька-то. Семен аж почернел от горя. Переживал ведь за брата-то. Ране-то он никогда со следствием не якшался. Куда податься, ну чтоб посодействовали в помощи-то, и не знает. Кто-то и надоумил его сходить к прокурору-то нашенскому. Насобирал Семен деньжонок-то по родне, да и в прокуратуру. Долго топтался у крылечка-то, но все ж решился. А прокурор то чё. Выслушал прошение-то, а когда Семен достал деньжонки-то, смекнул, что тут годовая прокурорская зарплата. Ушлый был прокурор-то.
«Ладно, – говорит, – Помогу я тебе Семен. Только вот деньги убери. Передашь мне в другом месте». Семен-то от радости чуть в ноги не бухнулся. А прокурор и говорит, что мол знаешь, где кладбище. Семен токо головой кивает. Так вот мол приходи туда в полночь. Там мол я и возьму у тебя деньги-то. Семен-то чуть не бегом к двенадцати ночи приперся на кладбище. А прокурор уже там у двух берез, что у самых могилок. При мундире. Семен-то ему пакет суёт. А прокурор-то не берет. Ты, говорит, мол полезай вот на эту березу, а я говорит на ту что рядом. Ну делать нече. Полез Семен на березу-то. Дело привычное. Лесник, как ни как. А прокурор-то забрался на ту, что рядышком. В мундире прям.
И кричит, значится Семену, что ты мол раскачивайся на березе-то, а я на своей. Вот мол как будем близко друг от друга, так пакет и передавай. С четвертого раза вышло. Передал, значится Семен пакет. Спустилися оба с берез-то, да и по домам. А через неделю суд. Дали Петьке десятку строгача, значится. Тута Семен и разбушевался. «Как мол так? – кричит, – я ж прокурору заплатил. А он обещал, что брательника отпустят!» Зал-то прям и ахнул. Судья-то сразу, что мол ну-ка, ну-ка, сказывай как дело было. И чтоб во всех подробностях. Семен-то стал чуть поспокойнее, ну и начал сказывать-то про кладбище, про березы, про прокурора в мундире, про раскачивание… Вобщем отправили Петьку-то по этапу, аккурат как семой год идет. А вот Семен, как бы не соврать, боле шести месяцев в психушке лечился. Смирёным таким стал.
Прокурора-то года три назад перевели куда-то. Нинка Смолина, ну секретарша прокуратурская, с недельку покручинилась да и переехала жить-то к Мишке-студенту. А прокурор-то, сказывали, опять в Ленинграде обосновался. Я тут, намедни, в газетке портрет видал. Важный такой мужик сидит в кресле. Писано, что генеральный прокурор. Рожу-то я не рассмотрел. В аккурат на том месте пятно какое-то грязное образовалося. А вот фуражка-то точь-в-точь как у бывшего нашенского, с левой стороны на краешке… Ну да.
Владимир РАБЕ