Миллионер

Миллионером его прозвали в самом начале девяностых. Ещё царствовал в Москве Горбачёв, но уже всем было понятно, что коммунисты больше не в чести.

Герой очерка не может жить без имени, поэтому нареку-ка я своего персонажа Емельяном.

Малую же деревню, где он прописан и обитает, называть я не стану — дабы своего героя ненароком не зацепить, не обидеть. Скажу только, что в деревне этой, расположенной в радиусе километров пятидесяти от Тюмени, осталось с десяток постоянных семей. После наступления рыночной эпохи многие дома развалились-разрушились, кто-то умер, кто-то сел в тюрьму, кто-то спился, кто-то подался в город. Кое-какие участки и избы купили по дешёвке и подлатали тюменские дачники.

Превращение так называемой «неперспективной» деревни в жалкое подобие дачного посёлка — история типичная.

Постсоветская биография Емельяна — тоже типичная история сельского мужика в России, вдохновлённого перестройкой, а затем ещё более вдохновлённого внедрением рыночной экономики и выдачей ваучера номиналом в 10000 сов. рублей. Правда, второе вдохновение, в отличие от первого, оказалось кратковременным — вроде мимолётного виденья, о котором в XIX веке поведал один поэт.

В самый разгар недолгой эры развитого социализма, году этак в 1988-м, в деревню товарища Емельяна, трудившегося на благо колхоза и Родины, пришла долгожданная перестройка. Перестройка почти в буквальном смысле.

Сегодня мы привыкли глумиться над М. С. Горбачёвым, нисколько не задумываясь, как при этом генсеке ЦК (ныне «лучшем немце») шла в Стране Советов жизнь.

А шла она бурно.

В Емельянову деревню прибыли областные люди, сели за стол с красной скатертью, электросамоваром и фарфоровыми чашками и объявили, что постановлением номер такой-то от такого-то числа выделены гектары, а также средства на строительство в селе гусиной фермы. Показали бумагу с печатью и подписями. Всё чин чином. А потом заявили, что активные сельчане (так и сказали) могут подключиться к новой программе модернизации села и принять посильное участие в строительстве хутора близ деревни: двух десятков домов, каждый — на две семьи. То есть «половинок», как их называют в деревнях. Кирпич, шифер, раствор — всё будет выделено. Строишь себе жильё и одновременно строишь ферму. Ферму — днём, жильё — вечерами. Трудно? Зато будет и дом, и работа на ферме. Работы всем хватит — и мужикам, и бабам. И зарплата будет хорошая, перестроечная. Кто работает — тот ест, короче говоря.

В 1989-м году стройка началась, а в конце 1990-го замерла — вместе с финансированием. Помешал ещё и тотальный дефицит. В стране вдруг всё куда-то пропало: ни цемента, ни кирпичей, ни инструмента. Сахар — по талонам, водка — по талонам. Курево — по «отоварке». Казалось, правда, что вот-вот всё переменится. Нужно только чьё-то волевое решение…

А раз не было волевого решения сверху, на селе оно пришло снизу.

В 1991-1992 гг. хуторяне достроили дома-двухквартирники своими силами и средствами, в т. ч. ворованными: почти оконченная гусиная ферма без гусей была растащена на шифер, кирпичи, доски, гвозди, стёкла и прочее.

Сегодня о былой затее горбачёвских времён напоминают лишь полусгнившие деревянные столбы под электропровода. Подобные памятники перестройке имеются во многих российских деревнях.

Аккурат перед наступлением нового, 1991-го года, пьяный Емельян, один из строителей фермы и «активных сельчан», хвастался перед приятелями, пившими у печки «Русскую», купленную за 9 руб. 10 коп. по талонам:

— Сейчас разрешена инд… ид… дуальная трудо… деятельность! Вот ферму эту достроим, дом дострою, — он опрокинул рюмочку, едва не промахнувшись мимо рта, — и всё, в миллионеры подамся!

— Что, разбогатеешь моментально? — спрашивали мужики Емельяна, которому стукнуло о ту пору 32 года.

— А что, — ответствовал тот, — я вот… я… да у меня планов — море!

— Разливанное, — тихо добавил кто-то.

— Открою кооператив и дома буду строить, — заявил Емельян.

— Мы и без тебя построим.

— Я не вам, я другим буду строить.

— Ты кирпичи-то где возьмёшь? Цемент? Нет же ничего. Верхонки даже негде купить. Тоже мне, миллионер нашёлся…

С того вечера приклеилась к Емельяну богатая кличка.

Кооператив он, конечно, не открыл, зато чуть больше года спустя искренне возрадовался «расписке», полученной от господина Чубайса, которого (не Ельцина) считал отцом нового капиталистического порядка на Руси.

— Не то что малахольный Мишка! — сказал Емельян, глядя в чёрно-белый телевизор на умное лицо Анатолия Борисыча. — Тот всё трепался про какое-то ускорение да про развитой социализм!.. Доразвивал страну до того, что пацаны на городском базаре окурки в банках по трёшке продают!.. А этот экономист правильной дорогой нас ведёт! Чем меньше Ленина — тем больше счастья! Ура, това… то есть господа!

Стать миллионером через ваучер Емельяну помешала жена. Ну, и вообще — семья. Под конец зимы жене срочно понадобились сапоги, а подраставшей дочке — курточка. Ваучер был благополучно сбыт за половину номинала на «бирже», функционировавшей в ДК «Строитель» г. Тюмени. На вырученные деньги, обесценивавшиеся на глазах (чего ни Чубайс, ни Гайдар отчего-то не предвидели), Емельян успел купить облюбованные женою сапоги в «Доме обуви» по коммерческой цене и ещё в стальном ларьке у кинотеатра «Космос» приобрёл бутылку водки. На детскую курточку, висевшую в «Доме одежды», денег Емельяну уже не хватило. Едва осталось на автобус обратно.

Не хватило бы денег Емеле и в том случае, если бы он не купил поллитру. Но дочка обиделась, а жена обозвала Емельяна пропойцей.

С тех пор наш Емеля зовёт Чубайса «врагом народа».

Не открыл Емеля ни кооператива, ни фирмы, ни завалящей артели какой-нибудь не организовал. И ваучер не помог. Хотя, кажется, кто-то по телевизору обещал, что простой человек сможет на этот самый ваучер купить аж две легковые машины.

Кроме Чубайса, обиделся Емеля и на Ельцина. За пару следующих лет и без того не лучший в СССР колхоз развалился, молочный скот убили на мясо. Нет, при Горбачёве жили гораздо лучше. И водка стоила не 150 рублей.

«Это как же? — рассуждал Емеля. — Ваучер я продал за пять с половиной тысяч, а какая-то бутылка стоит сто пятьдесят рублей? Так, значит, денег за ваучер на два ящика водки не хватит, не то что на две машины!»

Те хуторяне, что по родству-кумовству давно сошлись с местными и поселенческими властями, а то и с теми командирами, что повыше, сделались гордыми владельцами синеньких белорусских тракторов — конечно, бывших в колхозном употреблении. Кому-то достался сельский УАЗик после небольшой аварии, а кто-то приложил творческие силы и добился документального списания ЗИЛа. С техникой на селе — не пропадёшь.

Емельяну же, человеку без подходящего кумовства и связей, не досталось ничего — ни техники, ни материалов. Даже заржавелый мотоцикл с коляской, но без колёс, когда-то принадлежавший председателю колхоза, кто-то упёр.

Ладно хоть, была теперь у Емели с семьёй половина дома-самостроя почти в девяносто квадратов. Память от перестройки!

Окончание следует…

Олег ЧУВАКИН.

Фото автора